Воля народа [litres] - Шарль Левински

длинным, а теперь, хотя дорога шла в гору, он очень быстро добрался до стоянки автобусов, пусть и запыхавшись, но сразу успокоившись, потому что на стоянке никто его не поджидал, не было видно никаких подозрительных машин, стояли всё те же два экскурсионных автобуса, что и были раньше.

Наклонившись вперёд, упершись ладонями в колени, он слегка отдышался и направился в сторону Бургкеллера лишь после того, как боль в тазобедренном суставе снова дала о себе знать; он воспринял это как добрый знак, это доказывало, что паника улеглась. В туалете потом ему показалось, что он никогда не наслаждался ничем столь освежающим, как холодная вода из-под крана, а на свежеумытом лице в зеркале не было видно никаких следов пережитого страха. Он глянул на часы и не поверил своим глазам: не прошло и полного часа, как он ушёл отсюда, а ему показалось, что он провёл в доме престарелых полжизни.

В ресторане все ещё сидели за своими жареными цыплятами, а женщина с двумя покойными мужьями действительно держала для него место подле себя.

– Ну что, прогулка удалась? – спросила она и навязала ему крылышко пулярки и горку салата, отделив от своей порции, принесла для этого из буфета тарелку и приборы и даже ещё раз встала, потому что забыла прихватить бумажные салфетки.

После того, что осталось у него позади, будничность ситуации показалась ему жутковатой, каменные колонны, подпирающие многотонные своды, были как тотемные столбы экзотической культуры. К счастью, его соседка и не рассчитывала на его равное участие в разговоре и была полностью удовлетворена, если он в нужном месте её монолога успевал вставить «интересно!» или «надо же!».

Когда за столом другой экскурсионной группы громко рассмеялись, один из их круга, возбуждённый вторым бокалом Halbeli Dôle, не захотел отставать и громко потребовал тишины: мол, он услышал новый анекдот и хочет рассказать. Дело происходит в будущем, когда уже снова введена смертная казнь. Мужчина лежит на эшафоте, лезвие гильотины срывается вниз, и казнённый с удивлением обнаруживает, что голова осталась на месте. На что палач ехидно замечает: «А вы кивните!» Одна женщина за столом не поняла сути, ей объяснили, после чего она в подтверждение своего чувства юмора смеялась вдвое громче остальных. Под всеобщий галдёж было решено заказать под кофе по стаканчику травяного ликёра, и соседка Вайлемана шепнула ему, что она вообще не пьёт алкоголь. Но она не возразила против того, чтобы стаканчик был заказан и для неё, потому что ей не хотелось привлекать к себе недоброжелательное внимание, так она сказала.

– Да, – подтвердил Вайлеман, – я этого тоже не люблю.

31

Экскурсия в камеру пыток была назначена для их группы на половину третьего, но они уже за четверть часа перед этим стояли наготове; мысль обо всех интересных ужасах, что их там ожидали – «Несовершеннолетним вход запрещён», – лишила их терпения. Они много и громко смеялись, такое же взвинченное настроение, припомнил Вайлеман, как в тот раз, когда он, пятнадцатилетний, с двумя одноклассниками из гимназии пробрался на порнофильм. Сам-то он предпочёл бы отсидеться в Бургеркеллере, но пропустить кульминацию всей программы, разумеется, было нельзя, это было бы слишком заметно.

Двери пыточной камеры были угрожающе утыканы железными шипами, опасно, кстати, подумал Вайлеман, когда в тамбуре такая теснота. Но когда их потом – «С опозданием на две минуты!», пожаловался кто-то – наконец запустили, он обнаружил, что шипы были вовсе не железные, а резиновые, имитация, как, собственно, и всё, что предлагалось патриотическим посетителям этой крепости.

Экскурсию под приятно прохладными сводами подвала проводил пожилой господин с ухоженной седой бородкой; он представился как учитель истории на пенсии, «где-то я должен изжить свой нерастраченный педагогический азарт». Услышав это, Вайлеман сразу вспомнил другого учителя истории – Фишлина, визитной карточкой которого он только что злоупотребил в надежде, что не причинит ему этим каких-либо неприятностей.

– Так что рассматривайте себя в качестве моих учеников, – сказал гид, – но я обещаю, что вам не придётся после этого сдавать экзамен.

Благодарный смех.

Первым делом им был представлен растяжной станок.

– Кто-нибудь желает добровольно стать опытным образцом? – спросил учитель истории, что вызвало ещё больший смех, групповое веселье школьной экскурсии. Гид основательно объяснил функции растяжного станка и предложил группе отгадать – должны же школьники участвовать в уроке, – после скольких поворотов рукояти можно рассчитывать на первые разрывы суставов.

– В наши дни мы, к счастью, больше не зависим от таких приборов, – сказал он, – с хорошим видеонаблюдением преступников можно уличить и без таких грубых вспомогательных средств.

А может, всё же и были в Доме Вечерней зари камеры видеонаблюдения.

– Кто из вас знает, что означает нашпигованный заяц? – Участник экскурсии, который специализировался на кулинарной теме, сразу вызвался ответить и даже поднял руку, как в школе, но его познания о меренгах и жареных цыплятах тут оказались бессильны. Нашпигованным зайцем назывался на профессиональном жаргоне утыканный шипами валик, который пристраивали к растяжному станку, чтобы катать его по осуждённому туда и сюда. – Как яблоко по тёрке Бирхера, и приблизительно с тем же эффектом.

Было видно по слушателям, что они зачарованы представлением о такого рода пытках.

– А потом их раны не посыпали солью? – спросила одна дама добросердечного вида и, казалось, была разочарована, когда референт сказал нет, хотя идея, по его мнению, была хорошая – надо ведь хвалить учеников, это повышает их мотивацию, – но ему не приходилось читать о таком методе в научной литературе, возможно, это связано с тем, что соль тогда была очень дорогая.

Стратеги конфедеративных демократов хорошо угадали с акцией возвращения смертной казни, подумал Вайлеман, пытки и казни явно были темой, которая увлекала людей.

Тиски для пальцев были представлены в разных модификациях, но они не вызвали у слушателей большого интереса. Они начали как скучающие школьники беседовать между собой, обмениваясь собственным опытом с травмированными конечностями, у кого ступню зажало дверью-вертушкой, у кого руку прищемило крышкой пианино. У железной ротовой груши, при помощи которой можно было распяливать человеку рот до перелома челюсти, они опять стали прислушиваться.

– Радуйтесь, что ваш зубной врач ещё не узнал о существовании такого прибора.

А у Иудиной колыбели, которая металлическим остриём вонзалась жертве, подвешенной на петле, «сами знаете куда», разразилось прямо-таки ликование. Тем сильнее зрители были разочарованы, когда бородатый учитель истории объяснил, что эта модель воссоздана по описаниям и нельзя с уверенностью утверждать, применялось ли такое орудие пытки когда-либо в действительности.

Экскурсия ещё некоторое время продолжалась, но Вайлеман больше не